Кто придумал Украину. Что мы за "орган" и чей?
Хотя враждебною судьбинойНаверное, нужно оговорить сразу: наименование «Малая Русь» не заключает в себе ничего оскорбительного. Даже наоборот. Это название обозначает Русь изначальную, территорию первичного обитания восточнославянских племен. Впервые наименования «Малая Русь» и «Великая Русь» встречаются в датированных ХIV в. актах Константинопольской патриархии. Употреблялись данные географические термины по аналогии с названиями «Малая Греция» — местность, где зародилась греческая цивилизация, — и «Великая Греция» — земли, на которые греки расселились позднее. В исторической географии известны также Малая и Великая Армения, Малая и Великая Польша и т. п.
Малой Русью звали свою страну галицко-волынские князья, киевские митрополиты, казацкие гетманы. Казалось бы, этим названием нужно гордиться. Однако очень многие в современной Украине старательно открещиваются от него. И дело тут не только в дремучем невежестве, хотя незнание собственной национальной истории (разумеется, истории подлинной, а не мифологизированной) — явление у нас очень распространенное. Самим своим именем Малая Русь (Малороссия) подчеркивает общность происхождения, историческое единство с Великой Русью (Великороссией). Это как раз и не нравится нашим профессиональным «патриотам»-русофобам.
В самом деле, попробуйте где-нибудь в Кракове или Варшаве заявить, что коренное население Малой Польши и коренное население Великой Польши — две разные национальности. Думаю, вас за такое поднимут на смех. Национальное единство двух исторических областей Польши — факт неопровержимый. Ну а с Русью разве не так?
Как известно, основы формирования большинства ныне существующих европейских этносов заложены в Средние века. Если посмотрим на карту средневековой Европы, то обнаружим там Францию и Германию, Польшу и Чехию, Сербию и Болгарию, Англию и Венгрию, Данию, Швецию, Норвегию... Во всех этих государствах шло формирование самостоятельных народностей. Во Франции — французской, в Германии — немецкой, в Польше — польской и т. д.
Впоследствии многие из перечисленных стран пережили период феодальной раздробленности, долговременную иностранную оккупацию части, а то и всей территории. Они на столетия оказывались разделенными новыми границами, подвергались разным культурно-языковым влияниям. Например, регионы Германии и Италии развивались по отдельности вплоть до второй половины ХIХ в. В результате — жители Нижней и Верхней Германии, как и жители севера и юга Италии, существенно отличались друг от друга. Но к расчленению соответствующих этносов это не привело. Немцы повсюду оставались немцами, итальянцы — итальянцами.
Можно привести подобные примеры и из истории других наций. Расположенная на востоке средневековой Европы страна, известная нам как Киевская Русь, исключением в этом отношении не являлась. Здесь тоже сформировалась единая народность (советские историки именовали ее древнерусской). Доказательства того, что эта народность — не миф, имеются в летописях, авторы которых воспринимали русские племена (полян, северян, кривичей, вятичей и др.) как нечто этнически целое и противопоставляли иным этническим общностям.
Существовал и единый, лишь с незначительными областными особенностями, русский разговорный язык. Приехавший в Новгород галичанин или на Волынь рязанец в переводчиках не нуждались. «Летопись приводит множество примеров, когда на вечевых собраниях Новгорода и его пригородов выступали киевские послы и князья, а к киевлянам обращались с речью представители Новгорода, Суздаля, Смоленска», — отмечает известный украинский историк Петр Толочко.
Русская народность сохраняла свою целостность и после распада Руси на части. Русские князья затевали усобицы между собой, воевали, но все равно оставались русскими. Русские летописцы сокрушались о расколе Русской земли, которая, однако, в их представлении не переставала быть русской. Позднее юго-западная часть бывшей Киевской державы попала под польско-литовское господство, а северо-восточная сплотилась вокруг Москвы. Между ними пролегла государственная граница. Но по обе ее стороны была жива память о русском единстве. В летописях Юго-Западной (польско-литовской) Руси — Москва, Тверь, Новгород, а в летописях Руси Северо-Восточной (московской) — Киев, Чернигов, Полоцк — именуются русскими городами. Единым русским народом называет коренных обитателей двух частей Руси, например, автор Густынской летописи, составленной в первой половине ХVII в. в Густынском монастыре близ Прилук. Исторически единой, пусть и находящейся под властью разных государей, предстает Русь и в описаниях зарубежных путешественников, дипломатов, ученых — Матвея Меховского, Сигизмунда Гербенштейна, Александра Гваньини, Пьера Шевалье и многих-многих других.
Одними воспоминаниями русичи не ограничивались. И не зря в ХV в. польский король и великий князь литовский Казимир IV тревожился, констатируя тяготение населения русских областей своего государства к Московскому великому княжеству. Спустя два века беспокойство о том же высказал, выступая в сейме, другой польский король — Ян Казимир.
Начиная с 1620-х годов настойчиво прилагали усилия к воссоединению малорусских и белорусских земель с Русским (Московским) государством православные иерархи Юго-Западной Руси во главе с киевским митрополитом Иовом Борецким и сменившим его затем на митрополичьей кафедре Исайей Копинским. К тому же стремились малорусские казаки. Гетман Петр Сагайдачный, пытавшийся вначале содействовать объединению Руси через поддержку кандидатуры на московский престол польского королевича Владислава, вскоре осознал ошибочность ориентации на чужеземцев. В 1620 г. он направил посольство в Москву с просьбой о подданстве казаков царю.
«Воинствующая церковь, олицетворяемая стойким мещанством и благочестивым духовенством, с одной стороны, и воинствующие защитники христианского мира от магометан — с другой, мало обращая внимания друг на друга, шли параллельными дорогами к одной и той же цели — к восстановлению русского общества из убогих остатков, к восстановлению народа русского путем самосознания, к воссоединению Руси, отрозненной и низведенной до собрания панских волостей, с тою стародавнею и боровшейся иным способом Русью, которая образовала из себя государство и по справедливости называлась Великою», — отмечал Пантелеймон Кулиш.
Вековая мечта украинского народа о воссоединении с Россией, реализованная в решении Переяславской Рады, вовсе не являлась выдумкой компартийных пропагандистов, как модно утверждать сегодня. Тогда, в XVII в., стремление к единству Руси действительно было всенародным. Достаточно указать на восторг, с каким в малорусских селах и городах встречали ехавших на Раду царских посланцев. Встречали все: казаки, духовенство, мещане, крестьяне.
Да и потом, разве малорусы не отстаивали идею общерусского единства? После злосчастной Конотопской битвы великорусские войска отступили из пределов Малой Руси, только в Киеве держался еще небольшой гарнизон. Но народ поднял восстание против гетмана-предателя Ивана Выговского, пытавшегося вновь отделить малорусские земли от Великороссии. Выговского свергли, и восставшие направили послов к царским воеводам с просьбой вернуться. То же самое произошло через год, после измены нового гетмана — Юрия Хмельницкого.
«Связь Украины с Москвой была не внешняя, не государственная, а внутренняя, народная, — писал Николай Костомаров. — Народ уничтожил попытки своих вождей, покушавшихся отыскать ему иную судьбу, кроме единства с Московией. Переберите все песни южно-русского народа, все его предания, пословицы — нет тени недовольства соединением с Московией, нет зародыша стремления к отложению».
Эта внутренняя, народная связь между двумя частями одного целого проявлялась многократно. Даже запорожская вольница, постоянно бунтующая против всяких властей, поддерживала единство Руси. Дмитрий Яворницкий в своей трехтомной «Истории запорожских казаков» замечал: «Вся история Малой России работала на соединение с Великой и в общем вся простая масса тянула к московскому царю. В особенности это видно из всей истории Запорожья: как ни враждебно выступали запорожцы против русского правительства, когда поднимался вопрос о защите казацких вольностей от посягательства со стороны Москвы, как ни строго берегли они заветные, чисто народные идеалы своих предков; но все же и при всем этом масса запорожского войска хотела оставаться за Россией». И далее: «Запорожцы... исповедуя православную веру и считая себя одним народом с великорусским, тянулись к русскому царю и в нем видели залог исторического бытия своего».
Стремилась к русскому царю и Правобережная Малороссия, чье воссоединение с Великороссией затянулось почти на полтора века. Целыми городами и селами переселялись жители Правобережья в Русское государство. Переселялись, несмотря на запреты и угрозы польских властей. Несмотря на препятствия и репрессии. Несмотря на то, что гетман Петр Дорошенко (еще одна неоднозначная фигура в нашей истории) приказал перехватывать переселенцев и отдавать их в рабство крымскому хану.
Под лозунгом воссоединения с Россией происходили в Правобережной Малороссии восстания Василия Дрозда, Семена Палия, гайдамацкое движение, другие массовые народные выступления. До сих пор малоизвестным остается тот факт, что во время знаменитой Колиивщины повстанцы ратовали за принятие русского подданства. При взятии Умани Иван Гонта приказал поднять хоругвь с вышитым на ней портретом Екатерины II.
Видный украинский историк (кстати, ярый украинофил) Орест Левицкий, специализировавшийся на истории Правобережья, вынужден был признать «всеобщее стремление массы народа освободиться из-под власти поляков и снова подчиниться московскому царю».
Стремление это воплотилось в жизнь лишь в конце ХVIII в., после разделов Польши. Под иностранным (теперь уже не польским, а австрийским) игом остались лишь самые западные земли исторической Руси — Галиция, Буковина, Закарпатье. Но и там царили объединительные настроения. Свидетельство об этом оставил, в частности, выдающийся русский писатель Всеволод Крестовский (малорус по происхождению), служивший в конце 1880-х годов в пограничной страже и изучавший положение в Галиции и Буковине.
«Закордонные крестьяне, — делился наблюдениями Крестовский, — приходя иногда к нам, с большим участием и интересом расспрашивают, что делается «у нас» в России, и царя называют «нашим», то есть своим царем. Когда же им напоминают, что у них есть свой цесарь, в Вене, они, ухмыляясь, отвечают, что это так только пока, до времени, а что истинный царь их сидит в России, в Москве. Замечательно, что про Петербург никто из них никогда не поминает, как точно бы они и не знают о его существовании, но Киев и Москву знают решительно все и считают последнюю своею истинною столицею».
Примерно в то же время видный деятель украинского движения Михаил Драгоманов, описывая общественные настроения угрорусов (закарпатцев), на первое место поставил «мечтание» о том, «чтобы нас забрала Россия». Позднее, в Первую мировую войну, такие мечтания проявились в полной мере. Симпатии коренного населения Галиции, Буковины, Закарпатья целиком и полностью были на стороне русской армии, о чем имеется множество свидетельств.
На начало ХХ в. данные науки (истории, этнографии, филологии, этнопсихологии) указывали: малорусы и великорусы — единая нация, различий между ними меньше, чем между упоминавшимися уже в качестве примера немцами и итальянцами из разных регионов указанных стран. Это признавали в том числе и деятели украинского движения. «Немец южный тяжелее понимает немца северного, чем «малоросс» москаля», — соглашался, например, Вацлав (Вячеслав) Липинский.
Очевидным было и культурное единство Малой и Великой Руси. Вопреки уверениям украинских «национально сознательных» деятелей, русская культура являлась не исключительно великорусской, а общерусской, общей для всех частей Руси. Вклад малорусов в развитие русской культуры и языка огромен. Потому, естественно, эти культуру и язык они считали своими не в меньшей степени, чем великорусскими.
Ну а что же с названием «Украина»? Слово это, обозначавшее окраину, долгое время ничего общего с национальным именем не имело. Дабы не быть обвиненным в «шовинизме», сошлюсь тут на Михаила Грушевского. «Края поднепровские, — отмечал он, описывая казацкий период нашей истории, — прозывались тогда Украиной, так как лежали уже «на краю» государства и за ней начинались дикие степи».
Еще примечательнее признание Н. Костомарова: «В народной речи слова «Украинская земля» и «Украйна» не приобрели значения отечества южно-русского народа, — подчеркивал историк. — Украйною называлась часть Киевской и Подольской губерний, называлась Харьковская и часть Воронежской, а в Московском государстве украйною или украинными землями назывались вообще южные пограничные оконечности. Украйна значила, затем, вообще всякую окраину. Ни в Малороссии, ни в Великороссии это слово не имело этнографического смысла, а имело только географический».
Первый раз слово «Украина» встречается в Ипатьевской летописи под 1187 годом в сообщении о смерти князя пограничного Переяславского княжества Владимира Глебовича, «о нем же украина много постона». Указывая на процитированное упоминание как на доказательство древности наименования «Украина», авторы «национально сознательной» ориентации старательно обходят стороной личность самого Владимира Глебовича. А ведь этот князь — сын того самого переяславского князя Глеба Юрьевича, которого его старший брат Андрей Боголюбский после известного погрома Киева в 1169 г. поставил править в разоренном городе. С переходом Глеба Юрьевича на киевское княжение в Переяславе ему наследовал Владимир Глебович.
Как видим, сделать из последнего «национально сознательного украинца» крайне проблематично. История не знала украинцев еще долго. Коренные жители нашей страны в прошлом назывались русскими, рускими, руськими, русьскими, русинами, русами, русичами, а позже еще и малорусами, малороссами, южнорусами. Те же наименования, кроме, конечно, трех последних, употреблялись и при обозначении основного населения Северо-Восточной Руси.
Иностранные авторы использовали иногда еще и название «московиты», причем применяли его в отношении населения и северо-восточных, и юго-западных русских земель. Так, журнал «Голландский Меркурий» в марте 1656 г. опубликовал статью о Лемберге (Львове), где утверждалось, что живут в этом городе поляки, евреи, армяне и московиты. Антонио Поссевино, дипломат, находившийся на службе у римского папы, в сочинении «Московия» сообщал, что Руссия приняла христианскую веру «500 лет назад при московитском князе Владимире». На карте Герарда де Иоде (1593 г.) территория нынешней Левобережной Украины обозначена как Московия, а земли на северо-восток от нее — как Руссия. На карте Турецкой империи в атласе Герарда Меркатора (1628 г.) Московией называется все Северное Причерноморье от Днестра и далее на восток. Турецкий путешественник Эвлия Челеби упоминает о «пятьдесяти белоликих московских красавицах, взятых с гор крепости Киев в Московской земле» и отправленных крымским ханом в подарок турецкому сановнику Мелеку Ахмед-паше. И так далее.
Украинцы же не были известны даже Тарасу Шевченко. Ни в поэзии, ни в прозе, ни в письмах, ни в «Дневнике», ни в каких-то записях Тараса Григорьевича такого наименования нет. То есть само слово в те времена существовало, но не в качестве обозначения национальности. «В народной речи, — свидетельствует все тот же Костомаров, — слово «украинец» не употреблялось и не употребляется в смысле народа; оно значит только обитателя края: будь он поляк, иудей — все равно: он украинец, если живет в Украйне; все равно, как, например, казанец или саратовец значит жителя Казани или Саратова».
Написано это было в 1874 г. Наверное, уместно привести еще одно свидетельство. Принадлежит оно Владимиру Винниченко. «Украинцы», — говорил он в октябре 1918 г., выступая на открытии Украинского университета в Киеве, — до сих пор было неизвестное слово, и теперь оно еще не прошло во все слои общества».
С конца ХIХ в. деятели украинского движения тщательно продвигали термин «украинцы» в значении нового национального имени. Однако все их усилия оставались тщетными. Прижилось это название уже при советской власти. Так стали официально называть представителей малорусской ветви русской нации. Наименование «русские» сохранили только за великорусами.
Впрочем, в советское время, когда пропагандировался тезис о «трех братских народах» (братских, но разных!), великорусы, украинцы и белорусы полностью еще не противопоставлялись одни другим. Признавалось, что все они происходили из одного корня, вышли из одной «колыбели» — Киевской Руси. Теперь же и «братство трех народов» пытаются поставить под сомнение.
Между тем, как бы ни называлась наша страна — она, наряду с Россией и Белоруссией, остается частью исторической Руси. И любовь к этой одной части не должна исключать любви к целому. Национальный организм тут схож с организмом человеческим. Нельзя в человеке любить, скажем, левую руку и не любить все остальное (или наоборот: любить все, кроме левой руки). Точно так же нельзя по-настоящему любить Украину и при этом ненавидеть Россию, нельзя быть настоящим русским патриотом и одновременно испытывать жгучую неприязнь к «хохлам».
Да, сегодня Украина и Россия — разные страны. Будущее покажет, как должны строиться отношения между ними. Может, так, как строятся взаимоотношения между двумя немецкими государствами — Германией и Австрией. Или между двумя греческими — Грецией и Кипром. А, возможно, по-другому. Межгосударственные отношения — это политика. Но ведь на политике не сошелся клином свет. У нас общее происхождение. Общая в значительной степени история. Общая, опять же, в значительной мере, культура. Общий (нравится это кому-то или нет) русский язык, который для большинства украинцев (малорусов) такой же родной, как и для великорусов.
Можно согласиться с Леонидом Кучмой, что Украина — не Россия. Это действительно так: Украина — не Россия, Бавария — не Пруссия, Прованс — не Иль-де-Франс, а Калабрия — не Пьемонт. Но... И Бавария, и Пруссия — это Германия. И Прованс, и Иль-де-Франс — это Франция. И Калабрия, и Пьемонт — это Италия. И Украина, и Россия — это Русь. И об этом нам стоит помнить.