Page 8 - Древнейшая история Славян и Славяно-Руссов до Рюриковского времени

писатель ставит себя на чреду лжеца и клеветника и недостоин титула историка! - Бывают,
конечно, случаи, что факты ускользают, если можно так выразиться, из-под обзора
дееписателя, потому что события раскидываются иногда чрезвычайно ветвисто и от того
весьма трудно бывает при таких обстоятельствах сконцентрировать их в одном фокусе. В
таком случае писатель неповинен в упущении; он может пропустить и много фактов от
одного недосмотра, особенно если народ так огромен, что занимал добрую половину целой
части света, и так разнообразен, что проявляется под сотней разных имен, в разных,
отдаленных друг от друга концах, на разных степенях развития гражданственности и в
соприкосновении с совершенно различными между собой народами - каково было и есть
племя Славянское.
Но скептицизм некоторых западных писателей дошел до того, что они с каким-то
диким обаянием хотели уничтожить не только легенды, касающиеся народа
Славянорусского, но и в самых летописях его старались оподозрить те места, которые ясно
говорят нам о самобытности Русской или выражают какую-либо изящную черту его,
выходящую за пределы обыкновенной жизни. - Но странное дело: этот скептицизм
домогается затмить в истории Русской всё прекрасное и самобытное, а в западной истории
он отвергает только все дурное. - Так, например, он отвергает в наших летописях высокую
черту характера народного, сознавшего свою немощь от разлада многих властей своих и для
приведения всего в прежний порядок призывающего к себе самодержавного владыку; а во
французских летописях, говорящих о сожжении Жанны д’Арк, совершившемся при многих
тысячах свидетелей и в большом городе Франции, он отвергает сожжение. Вот образец
западного скептицизма!
Итак, небесплодны бывают занятия, посвящаемые разысканию и обследованию давно
минувших событий, уже обследованных неоднократно. Там, где почитают все источники
исчерпанными, все соображения недоступными, часто можно найти еще много фактов,
опущенных случайно или с намерением; ибо легко может быть, что один следователь
выбирал для себя не ту точку воззрения, с которой другой смотрит, и потому мог пропустить
много фактов, в числе которых может быть и такой, который один достаточен, чтобы
совершенно разгромить несколько положений, получивших уже в истории предикат
несомненной истины.
Рудники древней истории так ещё богаты, что из них можно извлечь множество
фактов, поясняющих события, досель остающиеся нейтральными в истории, по неотысканию
доказательств о связи их с тем или другим народом. Они свяжут однородные, но
разъединенные части в одно целое, а гетерогенные приклейки отсекут анатомическим
ножом, как наросты.
Но есть и такие случаи, где историк, приступая к исследованию, уже наперед составлял
себе тему, или, лучше сказать, неподвижную идею (idee fixe), которую старался обставить
фактами, пока нейтральными, превратными выводами и в случае нужды гипотезами, а
потому из самосохранения должен был отстранять подозрениями и возражениями или молча
пропускать всё то, что ему явно противоречило в развитии предсозданной труду своему
идеи, от которой он не желал и по пристрастию своему не мог уже уклониться.
Если собрать все те факты, которые ускользнули от следователя беспристрастного, и
логически оправдать те, которые несправедливо заклеймены печатью отвержения историка
одностороннего или причастного греху пристрастия, то, конечно, представится возможность
изобразить древнюю Русь в более свежих красках, дать её характеристике очерк, более
верный, более близкий к подлиннику.
Есть ещё случаи, в которых факт, относящийся к следимому нами народу, открывается
не прежде, как по дробном анализе какого-либо сказания о народе соседственном. Но есть и
такие случаи, где мы, следя языки, имена, прозвища, образ жизни, верованья, поверья,
пословицы, одежду, пищу, оружие и т.п. житейские отношения, выводим синтетическим
порядком имя народа безлично или под псевдонимом описанного; а через то созидается
новый факт для истории.