Page 11 - vovie

Уве Топпер: «Великий обман. Выдуманная история Европы» 10

можно объяснить очевидное взаимовлияние двух античных авторов» сам же отвечает: «кому-то
это вовсе не покажется подозрительным; другие, рассуждая, по меньшей мере, логично,
предполагают наличие общего источника, из которого черпали оба поэта». Далее он ссылается
на Вёльфлина, который с некоторым удивлением констатирует: «классические латинисты не
обратили друг на друга внимания, а мы приняли за вершины классической литературы то, что
на самом деле является позднейшей реконструкцией текстов людьми, чьих имен мы, возможно,
никогда не узнаем».

Балдауф доказывает использование в греческой и римской поэзии аллитерации, приводит
в пример стихотворения немца Муспилли и задается вопросом: «откуда аллитерация могла
быть известна Горацию». Но если в рифмах Горация обнаруживается «немецкий след», то в
написании чувствуется влияние уже сформировавшегося к средним векам итальянского языка:
частое появление непроизносимого «н» или перестановка гласных. «Впрочем, в этом, конечно
же, обвинят нерадивых переписчиков!» – заканчивает пассаж Балдауф (с. 66).

«Записки о галльской войне» Цезаря также «буквально кишат стилистическими
анахронизмами» (с. 83). О последних трех книгах «Записок о галльской войне» и трех книгах
«Гражданской войны» Цезаря он говорит: «Всем им свойственна одна и та же однообразная
рифмовка. То же относится к восьмой книге „Записок о галльской войне" Авла Гирция, к
„Александрийской войне" и „Африканской войне". Непостижимо, как можно считать авторами
названных сочинений разных людей: человек, обладающий мало-мальским чувством стиля,
тотчас узнает в них одну и ту же руку».

Фактическое содержание «Записок о галльской войне» производит странное впечатление.
Так, слишком уж кельтские друиды у Цезаря похожи на египетских жрецов. «Удивительный
параллелизм!» – восклицает Борбер (1847 год), на что Балдауф замечает: «Античная история
полна подобными параллелизмами. Это – плагиаты!» (с. 84).

«Если бы трагические ритмы гомеровской „Илиады", конечные рифмы и аллитерации
принадлежали к обычному арсеналу античной поэзии, то они бы непременно упоминались в
классических трактатах о поэтическом мастерстве. Или выдающиеся филологи, зная про
необычные приемы, хранили свои наблюдения в тайне?» – продолжает иронизировать Балдауф.

В заключение я позволю себе еще одну пространную цитату из его труда:
«Напрашивается вывод: Гомер, Эсхил, Софокл, Пиндар, Аристотель, прежде разделенные
веками, приблизились друг к другу и к нам. Все они – дети одного столетия, и родина их –
вовсе не древняя Эллада, но Италия XIV-XV веков. Наши римляне и эллины оказались
итальянскими гуманистами. И еще: большинство греческих и римских текстов, написанных на
папирусе или пергаменте, высеченных на камне или в бронзе, – суть гениальные
фальсификации итальянских гуманистов. Итальянский гуманизм подарил нам письменно
зафиксированный мир древности, Библию и, совместно с гуманистами других стран, историю
раннего средневековья. В эпоху гуманизма жили не только ученые собиратели и
интерпретаторы древностей – то было время чудовищно напряженной, неустанной и
плодотворной духовной деятельности: более пятисот лет мы шагаем по указанному
гуманистами пути.

Утверждения мои звучат необычно, даже дерзко, но они доказуемы. Некоторые
доказательства я представил на страницах этой книги, другие всплывут, когда эпоха гуманизма
будет исследована до самых темных глубин. Для науки такое исследование есть вопрос
первейшей важности» (с. 97 и далее) 8.

Насколько мне известно, Балдауфу не удалось завершить свои изыскания. Его научные
замыслы, однако, включали в себя изучение поздних редакций Библии. Поэтому можно не
сомневаться, что в рукописях Балдауфа, будь они когда-либо найдены, мы встретим еще немало
шокирующих неожиданностей.

8 «Было бы крайней глупостью отмахнуться от приведенных выше тезисов и вернуться к каждодневной
рутине», – пишет Баддауф в последнем предложении цитированного абзаца. Именно это, к сожалению, и
произошло.