Вова Сорокин как зеркало постсоветского маразма
Нация Толстого и Чехова, Куприна и Набокова, Горького и Сологуба родила-таки Вовку Сорокина, крайнюю плоть "русской культуры", русского писателя, сценариста, драматурга, одного из наиболее ярких представителей концептуализма и соц-арта в русской литературе, как говорит Жидопедия. 23 марта 2005 года в Большом театре России состоялась мировая премьера оперы «Дети Розенталя» композитора Леонида Десятникова, либретто которой создал Владимир Сорокин. Книги Владимира Сорокина переведены на десятки языков, в том числе на английский, французский, немецкий, голландский, финский, шведский, итальянский, польский, украинский, японский и корейский языки. На Западе его романы публиковались в крупных издательствах. Вот Чехова, Толстого, Куприна, Набокова Большой театр не ставил, а Вовку поставил. Так что это вам, как грится, не шиш собачий.
Начинал он, естественно в Самиздате, - проклятые коммунисты не любили всё гениальное, как Вовка Сорокин, - в 1985 году издал книгу во Франции, из-за чего вызывался в КГБ. В марте 1992 года Владимир Сорокин выходит к широкому читателю, - в журнале «Искусство кино» напечатан роман «Очередь», издательством «Русслит» (Москва) публикуется сборник рассказов Владимира Сорокина, вошедший в шорт-лист Букеровской премии. 2001 г. — «Народный Букер»; Премия Андрея Белого «За особые заслуги перед российской литературой». 2005 — «Либерти» (РФ-США). 2006 — премия Академии искусств (Германия) (пьеса «Hochzeitsreise»). 2010 — международная премия Горького; литературная премия «Новая словесность». 2011 — вторая премия «Большой книги» (роман «Метель»). Не человек, а легенда; классики русской литературы сгорают от стыда. Но давайте лично оценим монументальную прозу нашего гениального современника; это когда-то мы были самой читающей страной, а теперь всё больше принимаем на веру чужие оценки.
Итак, заглянем в его наиболее известное «Голубое сало», постмодернистский роман, впервые опубликованный в 1999 году. Критик «Знамени» Марк Липовецкий отметил «многоязычие» романа Сорокина. С одной стороны писатель использовал «художественные языки Толстого, Чехова, Достоевского, Набокова, Пастернака, Платонова, Симонова, соцреалистического масскульта и проч.», с другой — речь персонажей включает старославянизмы, фразы на идиш, французском и немецком языке, а люди будущего говорят на особом жаргоне, изобилующем китайскими словами и русским матом.
– Да что, собственно, рассказывать, – зевнул Хрущев. – Иван Леопольдович Денисович, махровый одесский жид, был приговорен ОСО к десяти годам LOVEЛАГА за сексуальные перверсии третьей степени. Работал аккомпаниатором в одесской филармонии. Заманивал к себе домой школьниц старших классов, поил ликером со снотворным. Когда засыпали – сношал во все отверстия, набивал вагину собственным дерьмом, зашивал золотой ниткой. Потом одевал в подвенечное платье, отвозил в Луна-парк, сажал с собой на карусель и катался до тех пор, пока школьница не просыпалась. Больше всего ему нравилось ее выражение лица в момент пробуждения. Ну, и в повести описан один день его лагерной жизни. Как он сношает и как его.
– И что в ней фальшивого, mon cher? – Сталин принялся кормить Хрущева.
– Во-первых – на сто страниц ни одного итальянского слова. О французском языке вообще речи не идет. Английские фразы встречаются, но крайне редко. Выходит, что все зеки говорят по-русски? Что за арогантность?
– Это странно, – рассматривал его лицо Сталин.
– Во-вторых, там описаны какие-то невинные детские сношения. Нет ни ебли в печень, ни говноебания, ни подкожной ебли. А классическая лагерная ебля старика через катетер?
Это, если кто не понял. - «художественные языки Толстого, Чехова, Достоевского, Набокова, Пастернака, Платонова, Симонова». В произведении употреблено всего 2 раза слово "ебля", и 7 раз "хуй". Для сравнения дадим отрывок из рассказа Владимира Набокова "Сказка".
Вышел он на улицу около половины первого. И оттого, что было воскресенье, и оттого, что вокруг шалаша уборной на углу лиловой бурей кипела персидская сирень, Эрвин чувствовал замечательную легкость, - а ведь легкость - это почти полет. Посредине сквера в квадратной ямине дети, подняв маленькие фланелевые зады, лепили чудеса из песка. Глянцевитые листья лип трепетали, темные сердечки их теней трепетали на гравии, поднимались легкой стаей по штанам и юбкам гуляющих, взбегали, рассыпались по лицу и плечам, - и всею стаей соскальзывали опять на землю, где, чуть шевелясь, ожидали следующего прохожего. И, проходя по скверу, Эрвин увидел девушку в белом платье, сидевшую на корточках и двумя пальцами теребившую толстого мохнатого щенка со смешными бородавками на брюхе. Она нагибала голову - сзади оголялась шея - перелив хребта, светлый пушок, круглота плеч, разделенных нежной выемкой, - и солнце находило жаркие золотистые пряди в ее каштановых волосах. Продолжая игру со щенком, она встала с корточек и, глядя вниз на него, хлопнула в ладоши, - и щенок перевернулся на земле, отбежал в сторону, мягко упал на бок. Эрвин присел на скамейку и мгновенным, робким и жадным взглядом окинул ее лицо. Он увидел его так ясно, так пронзительно, с такой совершенной полнотой восприятия, что быть может долгие годы близости ничего не могли бы открыть ему нового в этих чертах. Ее неяркие губы чуть вздрагивали, словно повторяя все маленькие, мягкие движения щенка, вздрагивали ее ресницы, - такие сверкающие, что казались тонкими лучами ее играющих глаз, - но быть может прелестнее всего был изгиб щеки - слегка в профиль, - этого изгиба, конечно, никакими словами не изобразишь. Она побежала, замелькали ее гладкие ноги, - за ней покатился мохнатым шариком щенок.
И снова из "Голубого сала".
Пи...да
Взошла пи...да полей
В распахнутом пространстве –
Пи...да поводырей,
Печаль непостоянства.
Высокое зенит
Над замершей землею,
Он в воздухе звенит
Консолью неземною.
Но час пи...ды лесов
Нависшей бомбой страшен,
Сурьмяной кровью сов
Ольховый лист окрашен.
С пи...дою темных рек
Столкнулся мир спокойный,
Пи...да немых калек
Сменить ее достойна.
Пи...дою диких псов
Она неспешно станет,
Тугую завязь снов
Лучом тяжелым ранит.
В пиз...е подробных гор
Движенья ужас ожил,
Долин слепой простор
Лавиной потревожил.
Уставший слушать бор
Пиз...ой гнилых скворешен,
Как рыцаря убор,
На крепости подвешен.
Растет пиз...а домов,
Дворов и переулков,
Пиз...а литых мостов
И виадуков гулких.
Задумалась пиз...а
Полуприкрытых ставен,
Ее узор всегда
Тяжел и музыкален.
Рояль, как антрацит,
Застыл пиз...ою черной.
Он в сумраке блестит
Пюпитром непокорным.
Огонь какой пиз...ы
Проступит новой раной?
От лезвия звезды
Он ускользнет, упрямый.
Взойдет пиз...а путей,
Раскроются бутоны,
Нет места для гостей,
Все полночи – бессонны.
Пиз...а больных ветров,
Оплавленных огарков,
Распиленных дубов
Пиз...ой накрытых парков.
"Пиз...а" 4 раза, "пиз...ой" 1 раз, "пиз...ы" - 4 раза.
Или вот ещё:
Черные эсэсовцы отворили дубовые готические двери, и по серо-голубому мрамору сошел вниз Адольф Гитлер.
Высокий, худощавый, он был похож лицом на свое казенное изваяние в Берхтесгадене. Длинные прямые волосы пепельного цвета доходили рейхсканцлеру до узких плеч. На нем был темно-синий френч, переходящий в узкие галифе с высокими сапогами.
– Mein her zlicher Freund! – произнес Гитлер мягким низким голосом, и его большие нервно-бледные руки пианиста сомкнулись вокруг смуглой руки Сталина.
– Mein teurer Freund! – Сталин накрыл ладони Гитлера своей левой рукой.
Они молча смотрели в глаза друг другу. Гитлер был голубоглазым. Карие глаза Сталина здесь, в высокогорье Альп, слегка посветлели.
– Йа очшень рат! – произнес Гитлер и улыбнулся своей неуловимой магической улыбкой.
– Ich auch, mein Freund! – ответил Сталин, улыбаясь с мягкой искренностью.
Порыв горного ветра пошевелил пепельные волосы Гитлера, качнул стоячий ворот сталинского плаща. Пальцы их расстались. Гитлер поцеловал руку Надежде, поприветствовал остальных и плавным жестом дирижера пригласил гостей войти.
Сочинение одного из самых титулованных российских "писателей", чьё произведение поставлено на сцене Большого, наряду с творениями Пушкина, дабы поглубже забить этот кусок дерьма в русскую культуру. Понятно, что он не способен написать даже короткого рассказа, и вообще, как Федя Бондарчук, не в состоянии отличить талантливую вещь от бездарной, понятно, что после распада СССР оккупационная буржуазная администрация на ключевые посты поставила своих провокаторов, но почему молчит интеллигенция? Вам дали на блюде говно, а вы его жрёте причмокивая, и нахваливая. Значит, прав был Ленин, называя вас этим самым.